На истфаке царит особая атмосфера доброжелательности и участия

На истфаке царит особая атмосфера доброжелательности и участия

Мои воспоминания об университетских годах достаточно противоречивы: то, что весь первый курс я думала об отчислении, наложило свой отпечаток и на последующее обучение.

Надо сказать, что наш курс уже 1 сентября 2010 года вызвал у преподавателей шок: из почти 120 человек, поступивших на истфак, сотня оказалась девушками. Надо сказать, я была не менее расстроена, чем преподаватели: перспектива учиться в женском коллективе, как ни крути, удручала – тем более, негативного опыта мне хватало сполна. Естественный отбор и «природное прилежание девочек» привели к тому, что к выпускному курсу я училась в группе «имени 8 марта».

Вовлечение в процесс учёбы было непростым: я очень долго не могла понять систему получения баллов, а мой протест против километровых рукописных конспектов по психологии кончился потерей стипендии и первой из двух «троек» в дипломе. Когда же до меня дошло, что и как, я поняла, как жестоко меня обманула знакомая старшекурсница, сказавшая, что на факультете нет сессий. Конечно, нет! Потому что она не прекращается…

Из-за нежелания учиться, я, наверное, стала одним из немногих студентов, не прошедших посвящение – специфическое  достижение. Ко второму курсу я смирилась со многим (в том числе – и с собой), а после стала получать и удовольствие от учёбы. К этому времени начала формироваться наша компания, без которой годы учёбы наверняка были бы не такими яркими и запоминающимися, а годы после окончания университета – такими же насыщенными и нескучными.

Ещё одно моё специфическое достижение – почти полное выполнение обета «Никакой общественной активности!». В школе мне сполна хватило дурацких мероприятий, на которые меня гнали вопреки моим интересам и желанию поэтому поступив в университет, я зареклась от всего этого. Благо, когда на одном курсе учатся больше ста человек, даже при принудительном отборе будет, кого выбрать.

Как ни грустно это признавать, но именно с моего курса началась гонка за баллами, в ходе которой студенты очень многое теряют в знаниях. И если я не особо переживала, 91 или 98 баллов составляют мою пятёрку, то одна из однокурсниц не стеснялась выяснять у преподавателей, почему мне поставили «плюсик», а ей – нет. Было у нас и такое, что мы ссорились из-за очерёдности ответов – набрать баллы на семинаре было очень важно, ведь это была основная составляющая итоговой оценки. Женский коллектив и система неравномерного поощрения – сочетание такое же опасное, как советские ракеты на Кубе… С другой стороны, пахота на баллы приносила один очень приятный результат: сдав всё «автоматом», можно было получить недельный отдых между модулями.

Со мной учились очень разные люди, и были среди них и те, кто попал на истфак, не любя – и не зная – историю. О, сколько минут смеха мне подарили их ответы и рассуждения! Мне удалось записать большую часть этих цитат, и я до сих пор перечитываю их, чтобы поднять настроение. Кто-то скажет, что ничего смешного в этом нет – как можно не знать свой предмет, но я успокою их  тем фактом, что меньшая часть этих людей ныне работают по специальности. Да и вообще, из шестнадцати человек моей восьмимартовской группы преподают семеро.

Вообще, размышления о работе в школе у нас велись с первого курса. И если я сразу знала, что ноги моей там не будет (у меня, как у педагога в третьем поколении, не было никаких иллюзий на этот счёт), то многим педагогическая практика серьёзно пошатнула взгляды на будущее. Оказалось, что школа – это не столько работа с детьми, сколько с унылыми и формальными отчётами – даже в процессе практики. У меня преподавание в школе не вызвало ни восторга, ни какого-то разочарования – я же знала, к чему готовиться. К тому же внутри самого факультета происходила масса событий, привлекающих внимание – как в учебные будни, так и во время наших истфаковских мероприятий. На многих из них я была фотографом: помимо того, что мне это интересно, в некоторых случаях это давало мне освобождение от участия в самом мероприятии, что меня полностью устраивало.

Одним из таких традиционных мероприятий был инструктивно-методический лагерь (ИМЛ) на втором курсе, являющийся педагогической практикой друг на друге. Когда я узнала, что неделю мне придётся жить в комнате с кем-то (пусть даже это мои одногруппницы, с которыми я к тому времени сдружилась), что у меня почти не будет свободного времени, что нас перемешают между группами (для лучшего знакомства), я пришла в ужас. Милый санаторий с белочками и свежим воздухом мигом оброс в моём сознании колючей проволокой, прожекторами и соревнованиями на выживание. Усугубило ситуацию то, что из-за подлого поступка одногруппницы наша сложившаяся компашка не смогла проживать в одном номере. Однако действительность оказалась не такой драматичной, как моё депрессивное воображение: нас вкусно кормили, лично у меня было свободное время (во многом – из-за пофигизма нашего странного куратора), да и занятия проходили более-менее нормально. Но было одно но. Высоченное и асоциальное «но», которое мы с первого курса назначили инопланетянином и всячески шарахались от его неадекватности. И – за что, за что?! – он оказался в моей группе… Не зря я высказывала преподавателем своё недовольство тем, что его всё-таки взяли в лагерь: Инопланетянин пытался телепортироваться к себе в убежище. Прямо из окна второго этажа. Помимо его исчезновения из рядов нашей группы (нет, не через окно, всё кончилось куда банальнее), её покинула почти половина состава, и в строю нас осталось четверо. Это особенно комично смотрелось во время показа заданий: команды по 10-13 человек и наша четвёрка мушкетёров…  В целом ИМЛ вызвал много эмоций самой разной направленности, и помог сблизиться больше с преподавателями, чем с сокурсниками: с той частью команды, которая не являлась моими одногруппниками, я с тех пор не общалась. События, произошедшие там, мы вспоминаем до сих пор –, в том числе и потому, что именно в лагере наша компания сдружилась окончательно.

Во время моей учёбы на третьем курсе зародилась новая традиция – Правовой турнир, при запуске которого обе команды историков обошли правоведов. Ещё одним начинанием стала защита проектов по психологии: в фойе корпуса демонстрировалась презентация, касающаяся какой-то актуальной для нашего возраста и рода занятий темы, раздавались брошюры, проводилось анкетирование и т.п. Поначалу это было принято нами не очень хорошо (хотя именно мою группу чаша сия по какой-то причине минула), а потом вроде бы прижилось.

Из всех традиционных мероприятий для меня самым значимым был День историка. В первую очередь, за возможность пообщаться с преподавателями в неформальной обстановке, повеселиться и посоревноваться. Конечно, сборную преподавателей и магистров в некоторых конкурсах было невозможно обойти, да мы и не стремились, искренне восхищаясь придуманными ими номерами. А вторая причина, по которой этот праздник (а как ещё назвать два дня интересного общения и креатива?) столь значим для меня, в том, что именно благодаря ему я познакомилась с мужчиной, перевернувшим мою жизнь. Несмотря на то, что много судеб соединилось в стенах факультета, я бы никогда не подумала, что пополню собой этот список…

Сейчас, работая в одном из омских вузов, постоянно вспоминаю истфак: преподавателей, большинству которых ты не безразличен (в том числе из-за наличия общих интересов); наших секретарей, которые и помогали, и подбадривали, и утешали нас; и нас самих.  Пусть не все студенты отдали своё сердце Клио, но мы уважительно относились к окружающим и к самому факультету, у нас был интерес к истории или педагогике, мы обсуждали то, что изучали…  И, конечно, я не забываю наш исторический факультет – место, объединяющее людей не только в пространстве, но и во времени. Место, приходя в которое, чувствуешь, что тебе здесь рады, даже если все безумно заняты. Эта атмосфера доброжелательности, участия и искреннего желания преподавателя, чтобы его студенты развивались – то, что отличает наш факультет. И мне становится очень грустно от того, что в университете, где я работаю, в вузах, где учатся мои друзья, студентам нельзя мечтать и о десятой доли любви от Альма-матер, какую получил каждый из нас.

Наши преподаватели – это тема для отдельной и солидной книги: о каждом найдётся, что написать, каждый – это отдельный университет. Все четыре года нас сопровождал Валерий Наумович Либуркин. Точнее, даже так: на первом курсе мы бегали к нему, а на четвёртом – он от нас. Для меня он – единственный за четыре года обучения преподаватель (а вот и вторая «тройка»), из-за которого я плакала: я могу стерпеть многое, но Валерий Наумович неосторожно усомнился в моих умственных способностях, а этого делать совсем нельзя… Однако, уже к следующему курсу моё мнение о нём изменилось, а к старшим курсам я поняла, что это человек не только огромной эрудиции, но и с шикарным чувством юмора. А то, что специфические задания даёт – так кто от нас просил чего-то простого?

Всегда с улыбкой вспоминаю Ивана Васильевича Меху. Мы с ним сразу нашли общий язык, когда выяснилось, что я, похоже, единственная на потоке понимаю физику. В дальнейшем нашлось ещё одно общее увлечение – смеяться над теми, кто не знает географию. Я с удовольствием ходила на каждую его лекцию, ведь, помимо основного изложения, он делился рассказами о своих путешествиях! Мне очень нравилась система зарабатывания у него баллов: помимо работы на семинарах и чтении монографий, практиковавшихся у всех, мы много занимались творчеством – писали эссе, которые я стилизовала под описываемую эпоху, и выполняли задание, замаскированное под кодовым шифром «Реконструкция». Это задание позволило Ивану Васильевичу собрать внушительную экспозицию рукоделия,  удивляющего своим разнообразием: среди вышивки, оригами и рисунков присутствуют сшитые кимоно, муляжи оружия, украшения и даже еда!

Пары Константина Александровича Чуркина – это особый разговор. Его лекции – это не просто фундаментальные знания об истории Сибири, это ещё и образец прекрасного, интересного слога, услышать который сейчас получается нечасто. Семинары были больше похожи на беседы, где не преподаватель спрашивает у нас материал, а мы, осветив основные проблемы, заваливали Константина Александровича вопросами.  А ещё он оставил для нас (лично для меня – точно) неразрешённым вопрос:  чей же портрет висел (верните, верните его!!) в 306 аудитории – Владимира Ильича или Константина Александровича?..

К сожалению, были и преподаватели, которые или не сумели меня очаровать, или, что ещё печальнее, разочаровали в себе. Чтобы не говорить о совсем грустном, расскажу, как Евгений Михайлович Данченко одним махом разбил мне сердце. Оказалось достаточным прийти в футболке под пиджак, буркнуть что-то грубое в адрес кого-то из студентов – и образ возвышенного романтика сменил образ дикого и нелюдимого исследователя.

Сейчас, конечно, многие слова, казавшиеся обидными, не вызывают прежних эмоций, а о большинстве преподавателей остались только положительные воспоминания –, в том числе и потому, что я осознаю, как много они мне дали и в плане знаний, и в деле развития личности.

Что дал мне исторический факультет? Любимого мужчину и друзей, поддержку преподавателей и то, чего у меня никогда не было в школе – ощущение товарищества, коллектива.

Что дало мне историческое образование? Конечно, мой взгляд на историю изменился: я стала очень требовательна к источникам (что перенесла и в повседневную жизнь), научилась смотреть на события с нескольких ракурсов и с точки зрения разных интересов, нашла те исторические дисциплины, которые мне наиболее интересны… Но главное, я через «личное откровение» поняла, что значит историческая картина мира. Не могу передать словами, какой восторг охватывал меня каждый раз, когда в моём сознании складывался пазл из повседневной истории, политических перипетий и экономических резонов, из памятников культуры и курьёзных случав – и это было не плоское изображение, а настоящий мир, полный жизни! И то, что эта картинка – ничтожная часть всех исторических знаний, ничуть не смущало меня, наоборот – подстёгивает изучать дальше разные эпохи, жизнь людей и созданный ими мир.

Истфак сформировал у многих из нас особое самоопределение: помимо того, что мы – лучшие (что мы не раз доказывали), мы – семья, мы – историки. А значит, именно от того, насколько хорошо мы изучим прошлое, будет зависеть наше будущее.

Подоляк Анна, 2010-2014 гг.

 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *