Из архива издателя

Работая в качестве издателя над книгой «Михаил Ефимович Бударин и его история Сибирского края», которую коллеги-историки посвятили 95-летию этого уважаемого исследователя, вспомнил, что у меня хранятся некоторые его рукописи. Автор при жизни оставил их у меня в издательстве, они были созданы им при подготовке к юбилею декана исторического факультета В. Н. Худякова, но по какой-то причине в то время не опубликованы. В преддверии очередного юбилея – 80-летия факультета, на котором трудился автор, мне представляется, что этот текст будет интересен студентам-историкам. Случай, когда рукописи говорят.

Выпускник исторического факультета 1994 года И. А. Кольц

НА СТРЕМНИНЕ ЖИЗНИ

(Штрихи к портрету В. Н. Худякова. И не только о нем)

Заметки старого учителя

Есть в природной стихии такое явление – стремнина, стержень, то есть место наиболее сильного, бурного течения. Из шестидесятилетней судьбы нашего юбиляра Виктора Николаевича Худякова более сорока лет прошли на моих глазах. Обозревая мысленно путь этого коллеги, могу сказать: он всегда находился на стремнине, на стержне жизни, где эта жизнь бурлит и крутится воронками…

«Преподавать историю драматично и весело!»

В пору отрочества и юности получил я от мудрых и добрых своих наставников совет – посвятить жизнь истории и искусству. Мой Ишим – город сильной уездной интеллигенции и традиционное место политической ссылки и при царях, и при большевиках – в шести десятилетках и четырех техникумах имел из ссыльных отборную научную элиту. В моей школе было шесть ссыльных профессоров и доцентов из Ленинграда, Киева, Харькова, Минска. Они учили нас не по школьному, но по вузовскому методу. И по принципу штучного воспитания.

Упоминаю об этом потому, что до встречи с первокурсником истфака Омского пединститута В. Н. Худяковым в 1959 году я уже имел опыт преподавания и познания человека. Учась накануне войны на лечфаке Казанского мединститута, кроме своих занятий на первом и втором курсах я ходил еще на лекции к старшекурсникам – слушал лекции по психиатрии. Чтобы понимать людей и себя среди людей. Потом были годы работы в газетах – городской, областной «Омской правде», собкором «Известий» по Омской и Тюменской областям. Годы учебы в Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б) в Москве. И здесь со мной работали штучно. При получении в 1949 году двух дипломов за два высших гуманитарных образования – исторического и филологического (факультет журналистики) – моим научным руководителем по дипломному сочинению за исторический факультет был известный партийный и государственный деятель профессор Константин Андреевич Попов, по рождению омич. Он издал книгу «Допрос Колчака» потому, что в январе-феврале 1920 года девять дней допрашивал в Иркутске адмирала (но не расстреливал!). К. А. Попов мне говорил: «Запомните, Миша, историю надо преподавать увлекательно, драматично и весело. Как сказал Энгельс, «история – величайшая поэтесса. Она изобретает сюжеты, которые не придумал бы и сам Шекспир. Жизнь – не те дни, что прошли, а те, что запомнились. История – не вся масса обыденных фактов, но серия ярких вспышек действительности». Кроме того, – говорил мне К. А. Попов, – преподавание истории с драматизмом и юмором поможет выявить наиболее одаренных студентов».

В правоте этих слов я убедился и в ходе общения со студентом-первокурсником В. Н. Худяковым. В 1959/1960 учебном году рассказывал я первоклашкам-ползункам (первокурсникам истфака) эпизод из раскулачивания сибирских крестьян в 1930 году. Эпизод был такой.

В предвоенном сороковом году заведовал я отделом культуры и быта в ишимской ежедневной газете «Серп и Молот». В самый канун 1941 года поручил мне редактор сделать гвоздь новогоднего номера – очерк о сибирском селе «на разворот» (на две внутренние полосы). О счастливой колхозной жизни, разумеется.

В кошевке на редакционном коне через декабрьский буран добрался я до цели поздней ночью. Распряг коня на колхозном дворе и, чтобы не будить никого из правленцев, решил скоротать ночь в избушке-сторожке, чье оконце светилось близ кирпичного магазина.

Сторож, крепкий еще дед, с выправкой старого солдата и с глазами острыми и мудрыми, накормил меня горячей картошкой. Спрашиваю:

– Чей бывший магазин сторожишь?

– Мой.

– А чей дом, где контора МТС?

– Тоже был мой.

Я даже привстал с тулупа у печурки:

– Так ты же, дед, кулак!

– Не лодырь. Кулачили меня. И в Самарово с сыновьями выслали. Дети да внуки мои и поныне там. Мы Самаровский рыбный завод срубили да город Остряко-Вогульск Советской власти, считай, задаром поставили, – с подчеркнутой гордостью молвил он.

– Но почему-теперь-то ты здесь? И один?

– А товарищ Калинин от ссылки освободил. И бумагу прислал. За то от ссылки освободил, что еще загодя, до раскулачивания, я все добровольно Советской власти подарил: дом, магазин, машины, скот, зерно… И дарственную в сельсовете печатью заверил.

Был я двадцатилетний желтоклюв, воспитанный на марксистских догмах. И поэтому горячо заспорил:

– Так не бывает! Ты мне, дед, мозги не парь, лапшу на уши не вешай! Маркс и Энгельс – корифеи научного социализма – учат: только силой пролетариат-гегемон возьмет добро буржуазии. Об этом у Маркса в двадцать четвертой главе «Капитала», в первом томе, сказано. Я марксизм в вузе на отлично сдал!

– Не знаю я твоих корипеев. А только вот, сынок, осознал я вредность капитала, – с короткой усмешкой возразил старик. – Спрашиваешь: почему я тут один? Отчего из урмана от детей и внуков отбыл? Молод ты еще, сынок, тебе этого не понять! Жена моя здесь в земле зарытая. И отчие могилы тут… Да разве в капитале дело? Человеком я перестал быть. Лишенец я. Права голоса лишен. А с германской вернулся егорьевским кавалером всех степеней. Грудь в крестах. Герой Отечества! И теперь вот, как пес бездомный, в этой конуре унижен. В малушке здесь у меня все: и горница, и передня, и бокова-середня…

…Десятки лет мне не было жаль этого старика. А теперь, когда иду я сам по склону лет, вижу порой перед собой те глаза, острые и мудрые, с искрами усмешки. И думаю: какое мужество и достоинство было в том старике, чтобы еще подшучивать и над собой, и надо мной!

Рассказал я этот эпизод тому курсу, где учился Виктор Худяков в 1960 году, 42 года назад. И вот что удивительно. Два года назад в нашем разговоре Виктор Николаевич вдруг напомнил мне эту фразу: «А вот, сынок, осознал вредность капитала!» – и засмеялся. Я поразился этой его памятливости. Но потом подумал: «Наверное, из всех студентов-первокурсников 1960 года он один запомнил тот эпизод. И только потому, что Худяков – прирожденный историк. И он складирует, как в копилке-шкатулке, нужные ему в преподавании яркие факты. Значит, он уяснил то, что я хотел, как по эстафете, передать от своих мудрых учителей следующему поколению историков: «Преподавать историю надо драматично, занимательно и весело!»

Обещал стать профессором

В советскую сталинскую эпоху был в высшей школе обычай – в расписание текущих и государственных экзаменов ставить первыми марксистские науки. Как в царской школе – первый экзамен Закон Божий. И другие преподаватели специальных дисциплин в какой-то мере равнялись уже на нас, марксистов, в оценке знаний студентов. Обычно до экзамена и в ходе первого экзамена я старался уже составить представление о каждом студенте: где он учился, как учится, по призванию ли пришел в этот вуз, что читает, к чему стремится… Но уже на семинарах многое для меня становилось ясным. Первый семинар традиционно посвящал я рассказу: что такое лекция в вузе, семинар, коллоквиум, зачет, консультация. И сразу говорил: «Ребята! Здесь вам не школа с вопросно-ответной системой. Латинское слово «семинариум» значит рассадник, школа. Как помидоры на подоконнике, высаживают перед переносом их в грунт. Семинары для вас – это возможность тренажа, школа формулирования и высказывания ваших суждений. Чувствуйте на семинаре себя раскованно, свободно. Можете задавать выступающим вопросы, бросать реплики. Можете оспаривать высказывания, возражать мне. И больше спрашивайте обо всем непонятном! Помните: кто спрашивает, тот умножит знания. А кто не спрашивает, тот забудет и то, что знал. Для ясных мыслей туманных слов не надо. Краткие речи, конечно, впечатляющи. Но на семинаре надо учиться развертывать свои аргументации».

Мне хотелось в этой обстановке уловить черты наиболее способных студентов, понять их индивидуальность. И такие черты я обнаружил у студента Худякова. Слушая его энергичные, решительные, порой даже слишком категоричные суждения, я уже понимал: это, несомненно, по истории лучший ученик класса, а может быть, и школы. В нем есть то хорошее честолюбие, которое движет вперед, не дает быть последним. Иногда Виктор Худяков, следуя моему призыву критически оценивать сказанное на семинаре, так заявлял:

– Вот то-то и то-то тут говорили неправильно!

Подводя итоги семинара, я порой добавлял:

– В общем-то, ребята, мы перешли ко второй серии фильма «Чапаев». Там Василий Иванович тоже заявлял на военном совете дивизии: «Все, что говорили здесь, наплевать и забыть!» – Этой шутке смеялись все: и я, и Худяков, и вся группа.

На первом экзамене я сказал этому студенту так:

– Витя, я не буду тебя экзаменовать за твои подвиги на семинарах. Я вправе тебе поставить пятерку – автоматом. Но только при одном непременном условии!

– При каком? – спросил он.

– Если ты обещаешь мне стать профессором.

– Я постараюсь, – ответил он.

Вот уже совсем в недавнюю пору, когда я постарел, а Виктор Николаевич возмужал, я вспомнил этот эпизод сорокалетней давности. Теперь уже не помню: то ли на официальном каком собрании, то ли в каком-то застолье я сказал:

– Вот товарищ Худяков на заре своей юности туманной, семнадцатилетним джентльменом обещал мне стать профессором. И слово свое сдержал – пример, достойный подражания!

Своя колея

В 1964 году В. Н. Худяков окончил историко-филологический факультет нашего пединститута. И встал вопрос о приглашении его на преподавательскую работу в нашем же вузе. За полтора года до этого я стал заведовать объединенной кафедрой истории КПСС, философии и научного коммунизма. Неожиданно для меня, для ректора нашего вуза И. П. Меленкова, даже для обкома партии мне было поручено Министерством высшего образования РСФСР руководить первой в Омске аспирантурой по истории КПСС с правом приема кандидатских экзаменов по истории партии, философии и истории СССР.

Кафедра была очень большая – вместе с аспирантами-очниками около 30 человек. Через несколько лет я добился отделения кафедры философии под руководством М. В. Федяева, когда он защитил кандидатскую. Потом отделилась от нас кафедра научного коммунизма под руководством доцента Т. И. Богомолова.

Не помню – почему у меня не оказалась в наличии ставка ассистента по истории партии. И Виктору Николаевичу было предложено поработать ассистентом по философии. Помнится, он был этим озадачен, а может быть, даже и огорчен. Но точно помню, что я сказал ему:

– Еще ни один историк не был загублен знанием философии. Все наши классики отечественной истории: Ключевский, Соловьев и другие – были философичны, понимали толк в социальной психологии.

Эту истину мне пришлось познать, как говорится, на собственной шкуре. Моим начальником по работе в штате «Известий» был Л. Ф. Ильичев – политический деятель, академик АН СССР, потом секретарь ЦК КПСС, зам. министра иностранных дел СССР, лауреат Ленинской премии. Под руководством Л. Ф. Ильичева я работал в «Известиях», ему же сдавал экзамен и кандидатский минимум по философии, ибо он заведовал кафедрой философии в Московской ВПШ. Когда Л. Ф. Ильичев вместе с профессорами К. А. Поповым и А. И. Митроновым (ректором ВПШ) сказали мне, что мне необходимо сдать экзамены за факультет журналистики и даже назвали тему диплома и фамилию научного руководителя – академика Милицу Васильевну Нечкину, я запротестовал:

– Зачем мне эта тема «Философские и эстетические воззрения декабристов в сибирской ссылке и на каторге»? Мне и одного ярлыка по истории хватит!

Л. Ф. Ильичев сказал:

– Бударин, перед войной я возглавлял бригаду ЦК партии по проверке Новосибирского обкома партии. И там у вас, в городе Барабинске, услышал пословицу: «Ума палата, а дурости – Барабинская степь». Не валяйте дурака! Идите к Нечкиной на кафедру. Потом будете благодарить нас. Чтобы читать курс историографии, надо хорошо знать философию. Этому учил меня мой научный руководитель в аспирантуре Института красной профессуры академик Михаил Николаевич Покровский.

Сколь помнится, я тогда, в 1964 году, и высказал эту мысль Виктору Николаевичу о пользе философии для историографии. Убежден, что знание основ философии очень пригодилось В. Н. Худякову. Даже думаю, что именно эта подготовка стала основой для того, чтобы он блестяще читал историографию. Знаю, что у него это любимый курс. И знаю, что все студенты высоко ценили его за мастерское чтение историографии.

Считаю несомненной удачей нашего юбиляра и то, что в начале пути он выбрал для кандидатской тему «Классовое разложение крестьянства Тобольской губернии в пореформенный период» (научный руководитель – профессор Л. М. Горюшкин). А также в продолжение избранной проблемы в 1988 году он там же, в Институте истории Сибирского отделения Академии наук СССР, защитил докторскую диссертацию «Аграрная политика царизма в Сибири».

У В. Н. Худякова состоялся удачный выбор. У него сработала научная интуиция. Почему считаю так – поясню на примере, близком мне самому. Защищал докторскую я в Новосибирске у академика Алексея Павловича Окладникова. Это был большой ученый – археолог, историк и этнограф, Герой Социалистического Труда, дважды лауреат Государственной премии СССР, директор Института истории. В самом начале 1971 года я прошел предзащиту. А потом Окладников сказал: «Зайдите ко мне!» Я зашел в его кабинет. Он плотно прикрыл двойную дверь, сел не за свой большой стол, а напротив меня, за приставной столик, как бы подчеркивая доверительность предстоящего разговора.

– Михаил Ефремович, у меня к вам есть настоятельное пожелание. Снимите со своей докторской по истории народов Крайнего Севера СССР граф «История КПСС.

– Почему? – удивился я. – Я же заведую в Омском пединституте кафедрой истории партии.

– Ну и что? – возразил академик. – Аттестат у вас будет «профессор истории партии». А главный документ – диплом доктора наук по специальности «История СССР».

– Мне все-таки непонятно: почему так?

– Потому что партия – только часть народа. А еще потому, что в обозримом будущем компартия может не быть правящей. В практике цивилизованных демократических стран это нормально. Одна политическая структура приходит на смену другой. Перестанет компартия быть правящей, не будет истории партии. А история СССР, история России – академическая наука. И она будет жива до тех пор, пока жива Россия. – Затем он добавил: –Я – член президиума ВАКа и знаю, что говорю. Профессор Разгон сказал мне, что у него в совете будет защищать докторскую диссертацию по истории революционного движения в Западной Сибири в дооктябрьский период ваш ректор Самосудов. Без ссылки на меня посоветуйте ему тоже снять с докторской гриф «История КПСС».

С Самосудовым В. М. у меня всегда были доверительные, дружеские отношения. В свое время я пригласил его к себе на кафедру из сельской школы – «Омского племсовхоза». Я убедил Вениамина Михайловича поступить по совету Окладникова. Из нашего времени, 2002 года замечу, что разговор с Окладниковым у меня был в феврале 1971 года, за двадцать лет до распада СССР и ухода КПСС с политической руководящей роли. Нам-то с Самосудовым Окладников подсказал. А вот как В. Н. Худяков удачно нашел свою колею – это достойно одобрения и похвалы.

«Делать жизнь с кого?»

В своей поэме об Октябрьской революции Владимир Маяковский на свой же вопрос «Делать жизнь с кого?» юноше, обдумывающему житье, совет давал – взять пример с Дзержинского.

Для В. Н. Худякова этот вопрос: «Чей путь в науке взять за пример?» – был ясен. В кабинете нашего юбиляра висит портрет доцента Ивана Никифоровича Новикова. И этим все сказано. Виктор Николаевич не только после И. Н. Новикова занимает пост председателя общества «Знание». Он имеет в лице Ивана Никифоровича очень достойный пример. Я тоже с величайшим уважением всегда относился к И. Н. Новикову. Это был уникальный человек. Подлинный интеллигент из народа. Мы работали с ним вместе около 40 лет. И я не помню, чтобы у Ивана Никифоровича были личные недруги. Это был человек и ученый самой высшей благородной пробы. Из таежной томской глуши (как и В. М. Самосудов) И. Н. Новиков поступил в престижнейший московский вуз – МИФЛИ – Московский институт истории, философии, литературы. С ним вместе учился А. Шелепин – председатель КГБ СССР в послевоенные годы. Новиков учился в предвоенном МИФЛИ у лауреата Государственной премии СССР выдающегося историка М. И. Разгона, завершившего свой жизненный путь в Томском университете. Однажды в 70-х годах, во время всесибирской научной конференции, в новосибирском Академгородке я провел вечер в обществе Разгона и Новикова. Слушал их воспоминания о МИФЛИ.

Иван Николаевич, лейтенант Красной армии, полной чашей хлебнул лиха в начальный период войны, когда наша армия отступала. После войны он связал свою судьбу с Омским пединститутом, для которого многое сделал как проректор вуза, зав. кафедрой. Я рад, что Виктор Николаевич глубоко чтит память о своем учителе.

Правда истории – превыше всего

Область научных интересов В. Н. Худякова: история России, историография, философия. Основная проблематика исследований – аграрная история Сибири, аграрная политика. В ходе исследований этим профессором выявлена специфика аграрных отношений в регионе на общероссийском и мировом фоне, направления, средства, методы и эффективность аграрной политики правительства в XIX веке на окраинах Российской империи, деформация социальных отношений в землевладельческих колониях.

Итоги поисков и творческих открытий В. Н. Худякова легли в основу монографии «Аграрная политика царизма в Сибири в пореформенный период» (Томск, 1986). Опубликованы были и другие труды: «Основные проблемы истории советского общества. Историографические проблемы» (Омск, 1990), «Российская историческая мысль на перепутье / Проблемы поиска «правильной» методологии в конце XIX – начале XX века» (Омск, 1997). Имеются и другие публикации.

Исследования В. Н. Худякова снискали ему признательность научной общественности. Он вошел в состав региональных творческих объединений. В. Н. Худяков достойно представлял омских историков на многих научных конференциях. Его выступления на этих научных форумах вызывали интерес, отличались новизной содержания и глубиной анализа излагаемых вопросов.

Лично мне импонирует зрелая и стойкая позиция профессора В. Н. Худякова во взглядах на историю, на минувшее и настоящее. Он отбрасывает догмы и мифы прошлого и в то же время отвергает безосновательное шельмование советской эпохи. Правда истории для него прежде всего.

Вот уже в течение нескольких лет в Омском педуниверситете действует совет по присуждению ученых степеней кандидата, а теперь и доктора исторических наук. Виктору Николаевичу как председателю этого совета приходится обстоятельно анализировать диссертации, давать им развернутые оценки. По привычке старого учителя я всегда внимательно выслушиваю его заключительные выступления. И должен сказать: профессор В. Н. Худяков радует меня зрелостью исторического мышления, стремлением к установлению исторической истины. А это очень важно сейчас, когда мы стремимся правду истории поставить превыше всего.

В жестком и кровавом двадцатом веке России выпала тяжкая судьбина – бойни Первой мировой, двух революций семнадцатого и затем – перейти вброд два моря – кровавого и слезного – в 1918–1920 годах…

После братоубийственной войны 1918–1920 годов семьдесят с лишним лет история России освещалась по схемам и догмам. Героической романтикой были овеяны борцы за диктатуру пролетариата. А ее противники лишались отличительных черт, индивидуальных свойств. Классовые враги убиты и преданы забвению. Но история не может быть обезличенной. Она должна быть персонифицированной. Равно для всех. Ибо цвет знамен бывает разный. А цвет крови у всех один. И может быть история кровавой, а новый день ни в чем не виноват…

Сложность такого анализа относится и к другим темам. В нашем докторском совете вызвали дискуссии, например, диссертации С. О. Гонюхова об истории военного мундира в российской армии; диссертация С. Г. Сизова о сложной обстановке в литературе, искусстве послевоенных лет. В оценке этих и многих других научных трудов наш председатель на деле показывал, что правда история неделима. Она несовместима с конъюнктурщиной. Он верно подходит к определению исторических истин, без приукрашивания истории, без очернительства ее.

Заслуженный деятель высшей школы

Когда в клубе им. Дзержинского отмечалось 60-летие исторического факультета нашего вуза, мне понравилась тональность этого заседания: полушутливая с хохмами, остротами, с песнями. Я и сам в своем выступлении тогда внес некую толику юмора. Рассказал, какую обстановку задубелого догматизма застал я на факультете, в вузе в 1954 году. Как одна моя коллега по кафедре марксизма, коммунистка с 1919 года, из уездных агитпропщиков, после коллективного посещения моей лекции гневно закричала на кафедре, указывая на меня трясущимся перстом:

– Вы кто такой, где вы учились, кто вас в партию принимал?! Да как вы смели в своей лекции говорить просто – Ленин, когда требовалось полностью называть – Владимир Ильич Ленин! Считаю лекцию доцента Бударина идейно ошибочной!

На этот каскад праведного марксистского гнева отвечал я так:

– Клавдия Александровна, на Красной площади по черному мрамору мавзолея красным мрамором выложено одно слово из пяти букв – Ленин. Так что же архитектор Щусев тоже вредитель?! В поэме о Ленине Маяковский написал: «Да будь я хоть негром преклонных лет, и то без уныния и лени я русский бы выучил только за то, что на нем разговаривал Ленин». А Сталин в связи с этой поэмой сказал: «Маяковский был и остается талантливейшим поэтом советской эпохи». Вы что со Сталиным не согласны? Если вы против Сталина, то так и скажите! – И, обратясь к членам кафедры, я добавил: – Считаю: мы с грозной моей критикессой разошлись вничью, при счете ноль-ноль! – Члены кафедры не просто смеялись, они хохотали.

На том юбилее истфака был примечательный и веселый номер. На сцену вышла группа бывших выпускников истфака – почтенные и весьма известные в городе люди. А за пианино сел тоже выпускник истфака, знаменитый наш многолетний депутат Государственной думы и доктор философских наук Олег Николаевич Смолин. Под его аккомпанемент самодеятельные артисты исполнили полушутливый и сердечный гимн декану истфака В. Н. Худякову. Это было остроумное и изящное выражение уважения и любви к Виктору Николаевичу. Зал бурно аплодировал самодеятельным артистам. А я вспомнил другой случай такого же оригинального гимна-капустника.

В 1954 году приехал я в Москву в свою редакцию «Известий» увольняться в связи с избранием меня доцентом в Омском пединституте. Главный редактор сказал мне:

– Сделайте на прощанье один материал – на двести теплых строк репортаж с юбилея академика Петра Леонидовича Капицы. Ему шестьдесят лет. Это дважды лауреат Государственной премии, скоро будет нобелевский лауреат…

Я смутно представлял, кто такой Капица, он же был засекречен как ученый-оборонщик. Тогда редактор добавил:

– А юбилейный вечер будет вести в Московском доме ученых директор этого дома и даст концерт знаменитый пианист Владимир Софроницкий – крупнейший пианист двадцатого века.

Этот юбилей удивил и рассмешил меня. Перед официальной частью, когда потом были вручение ордена, одевание юбиляра в мантии иноземных академий, сперва вышла группа академиков в шортиках-трусиках, в белых рубашках с пионерскими галстуками. Они дудели в пионерский горн, били в барабан, маршировали. И академик А. И. Абрикосов, Герой Социалистического Труда, запевал пионерскую песню под рефрен хора: «Дяди Петины работы знают даже обормоты». Официальная часть юбилея П. Л. Капицы у меня забылась. А эта озорная часть запомнилась.

Так было и с гимном декану Худякову на юбилее истфака. Я тогда еще подумал: не всякому декану дарят посвященный ему величальный гимн. Такой подарок дорог!

Недавно нашему юбиляру указом президента В. В. Путина присвоено звание заслуженного работника высшей школы России. Это – ценный сюрприз В. Н. Худякову к его 60-летию.

Генрих Гейне писал: «Что есть талант и вдохновение? Это – озарение просвещенного духа». То есть недостаточно одного природного дарования. Для вдохновенного творчества необходимо еще озарение просвещенного духа, а именно – образованность, эрудиция. Только сочетание таланта с интеллектом дает крылья настоящему творчеству.

…Живет среди нас на стремнине коллега, достигший, как сказали бы агрономы, поры молочно-восковой спелости – В. Н. Худяков. Этот большой жизнелюб полон энергии, замыслов. Он продолжает трудиться напряженно и уверенно. Его путь к высотам научного творчества был каменист и крут, словно горная тропа, труден и отраден. Было и великое отцовское горе, были и потери очень близких друзей. Но было ради чего кровавить ноги! Тем и прекрасна жизнь!

М. Бударин, доктор исторических наук,

профессор Омского педуниверситета,

член-корреспондент Международной академии наук высшей школы